Его Величество Шеф

В эту редакцию было гораздо легче попасть, чем из нее «выпасть». Вначале приобщение к редакционным будням казалось непостижимым счастьем! И даже искренне удивляло настойчивое желание бухгалтерии за все это удовольствие

В эту редакцию было гораздо легче попасть, чем из нее «выпасть». Вначале приобщение к редакционным будням казалось непостижимым счастьем! И даже искренне удивляло настойчивое желание бухгалтерии за все это удовольствие еще что-то платить. Впрочем, позднее стало ясно, что эти деньги – не зарплата (они не тянули даже на аванс), а всего лишь компенсация морального ущерба. Ведь в любой, даже самой безобидной на вид, бочке меда обязательно найдется ложка дегтя. Причем, как правило, достаточно увесистая для того, чтобы отравить смолистым привкусом всю видимую сладость.

В этой редакции роль дегтя исполнял Шеф, нежно именуемый в коллективе Высшим Разумом. Милейший человек (на первый взгляд), волевой руководитель (на второй взгляд), полный самодур (на третий, он же окончательный).

О приближении В.Р. к редакции становилось известно задолго до того, как его нога в модном башмаке переступала ее порог. О планах шефа осчастливить коллектив своим присутствием сообщал заранее его водитель. Если же не складывалось, то сигналил о приближении авто Высочайшего охранник с проходной.

Секретарша с молниеносной быстротой распространяла горестную весть среди коллектива, который реактивно рассаживался по стойке смирно на своих местах. Ибо если шествующий к своему кабинету начальник вдруг встречал кого-то в коридоре, да еще, не приведи Господь, с пустыми руками – это могло закончиться для нерасторопного плачевно. Посему ветераны редакции, знающие, что шеф не в загранкомандировке, всегда ходили покурить, сгибаясь под тяжестью кипы бумаг.

Впрочем, курение для В.Р. все равно было одним из самых страшных грехов. И шеф периодически практиковал метод стремительного набега в курилку. Молчаливо насладившись видом побледневших, поперхнувшихся дымом журналистов, он гордо удалялся. Что любопытно, курить из-за этого не бросил никто, но некоторые стали наряду с никотином употреблять транквилизаторы.

Вторым смертным грехом Сиятельнейший считал привычку подчиненных иногда обедать. Особенно за пределами редакции. Особенно целый час. При этом с искренним возмущением шеф относился и к намерению коллектива выпить кофе и съесть заботливо припасенный бутерброд прямо на рабочем месте. Если В.Р. заставал кого-то за этим непристойным занятием, то первым делом грозно вопрошал: «Вы что, уже всю работу сделали?» Если после этого кусок еще лез в горло, шеф любил усугубить, оперативно создав подчиненному искусственный аврал.

Третьим смертным грехом В.Р. считал компьютерные игры. Увольнять за это не увольнял, но штрафами мог «откусить» ползарплаты. Впрочем, в этом был и свой плюс. Сотрудники редакции могли бы стать чемпионами мира по скоростному сворачиванию окон и реактивному выключению монитора. Чаще практиковали первое, поскольку В.Р. настораживали темные экраны. Сидящие у гудящих компьютеров с «мертвыми» мониторами журналисты, впрочем, виртуозно изворачивались, объясняя, что, дескать, медитируют, обдумывая план будущей статьи. Шеф подозрительно косился, но терпел.

Четвертым грехом для Величайшего были больничные. Это было сродни государственной измене. Единственной уважительной причиной отсутствия на рабочем месте шеф считал лишь справку из морга. Осмелившегося же «прогулять» работу по другой причине В.Р. приглашал в кабинет и долго вещал об ответственности перед Журналистикой. Которая по причине твоего отсутствия оказалась на грани бесславной гибели.

Еще шеф ненавидел лето. Но не из-за жары, комаров и теплой водки, а из-за того, что отдельные несознательные личности пытались робко подсунуть ему заявления с просьбой об отпуске. С глубочайшим презрением В.Р. ставил автограф на этом безобразном документе, не преминув прочитать лекцию на тему любви к работе.

Зато шеф любил праздники. И это притом, что в редакции царил строжайший сухой закон. Употреблять спиртное «на территории» можно было лишь на корпоративных вечеринках, устраиваемых в конференц-зале по самым большим общенациональным праздникам – на 8-е марта, на Новый год и на Его День Рождения.

При этом празднование происходило по заранее известной схеме. Шеф лично назначал выступающих с тостами. Ускользнуть до момента, пока шеф величавым движением руки не разрешал разойтись, возможным не представлялось. Ибо можно было запросто нарваться на выговор за несоблюдение трудовой дисциплины.

Выговоры шеф вообще нежно любил. Как и штрафы. Эти две неприятности могли произойти с каждым и всегда. Сорвали график полосы на пять минут – штраф. Ушел на мероприятие, забыв записаться в Книгу Судеб (так в коллективе именовалась книга прихода и ухода сотрудников), – выговор. А если уж допустил в материале грамматическую или (о, ужас!) фактическую ошибку, то лучше сразу сделать себе харакири.

Еще шеф любил, чтобы все хорошо работали. Он так и говорил: «Надо работать лучше!» На робкие просьбы объяснить, как именно лучше, В.Р. восклицал: «Я что, должен делать за вас вашу работу?!» и немедля удалялся.

Многострадальный коллектив, впрочем, тоже кое-что любил. Командировки В.Р. В эти благословенные дни на лицах сотрудников воцарялось одухотворенное выражение, а на губах блуждала идиотская улыбка.

Любопытно, что при этом В.Р. почти никогда никого не увольнял. Но и самим увольняться не давал. Он искренне полагал, что покинуть редакцию можно только по ЕГО собственному желанию. И заявление об увольнении считал личным оскорблением. Строил «предателю» всяческие козни и по мере сил пытался сломать ему дальнейшую карьеру. По принципу «так не доставайся же ты никому!».

Однако те, кому удалось вырваться из-под нежной опеки шефа, обычно вспоминают о нем с глубокой благодарностью. Во-первых, этот «курс выживания» очень позитивно повлиял на многие журналистские карьеры, поскольку, как известно, за одного битого семерых небитых дают.

А во-вторых, вступает в силу принцип «Все познается в сравнении»: после ЭТОГО шефа все остальные кажутся ангелами, по какому-то недоразумению растерявшими перышки с крылышек.

Арина Корзинкина